советское рабство коллективизации - это развал сельского хозяйства

http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1127678
Евгений Жирнов "Разузнают, чем в колхозе пахнет, и сматываются"
Журнал «Власть» № 9 (812) от 09.03.2009

45 лет назад, в 1964 году, партия и правительство приняли беспрецедентное решение: председателям отстающих колхозов решили выплачивать из госбюджета крупные надбавки к зарплате. Как выяснил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, эта мера не помогла остановить бегство людей из села и деградацию отечественного сельского хозяйства.

(Кусок про проблемы с/х при царях опускаю. Кто хочет - сам почитает по ссылке. Считаю, что этот вопрос стоит отдельного освещения. Но сравнивать проблемы при царе и при большевиках - как сравнивать насморк с чумой - и то, и другое проблемы, но масштаб несоизмеримый.
Интерпретации и объяснения окрасил в серый цвет, чтоб выделить цитаты документов того времени, от которых и стоит плясать в понимании того, что тогда творилось.)

После революции, правда, на фоне разрухи в промышленности, безработицы и голода в городах произошло массовое возвращение крестьян, включая и переквалифицировавшихся в пролетарии, к родным очагам. А некоторые из них, получив наконец-то землю, решили было навсегда вернуться к деревенской жизни, которая теперь выгодно отличалась от фабричной. Однако новая власть вскоре внесла в этот процесс свои коррективы, начав борьбу с классовыми врагами на селе. Самых хозяйственных и сведущих в крестьянских делах, а потому и самых зажиточных селян за саботаж мероприятий советской власти начали арестовывать поодиночке и группами, затем их стали выселять в отдаленные районы вместе с семьями, после чего перешли к ликвидации кулачества как класса. Способных сопротивляться надвигающейся коллективизации на селе практически не осталось. Как не осталось и тех, кто мог бы относительно вдумчиво и квалифицированно руководить коллективными хозяйствами.

"Очень редко прививается к колхозу"

Партия и правительство пытались, правда, поправить ситуацию с помощью проверенных и идейно преданных рабочих кадров. Для укрепления руководства колхозами в 1930 году в деревню отправили 25 тыс. коммунистов. Однако часть из них давно забыла даже азы крестьянского труда, а другие никогда не имели о нем представления. Результаты не замедлили сказаться. Из-за бездумного руководства в сочетании с нежеланием крестьян работать без ясных перспектив оплаты труда, да еще после массового забоя скота, который деревенские жители упорно не желали обобществлять, начался голод. И, как следствие, массовый выход из колхозов и столь же массовое бегство крестьян в города, где те, кто еще мог рассчитывать на свои силы, надеялись укрыться от колхозов. Их ловили на станциях, высаживали из товарных вагонов, но они пробирались сквозь все заслоны и были согласны побираться и нищенствовать, лишь бы не возвращаться к колхозной жизни.

Московский пенсионер Евдоким Николаев 9 июня 1931 года записал в свой дневник:

"На улицах Москвы очень много появилось сравнительно молодых и крепких деревенских парней, обутых в лапти и одетых в домотканые армяки. Некоторые из них с сумками. Все они, исхудалые и тощие-грязные, оборванные, жалобно просят милостыню. Я некоторых порасспросил, откуда они. Они назвали свои местожительства, преимущественно из степных губерний — Орловской, Брянской, Калужской и др. Все они убежали из своих родных мест, так как, они говорят, жизнь у них стала невмоготу. С двух часов утра в колхозе выгоняют их на работу, а кончают в одиннадцать часов вечера. Труд равносилен каторжному, так как заставляют вырабатывать норму, причем ничего не дают, да ничего и нет, совершенный голод, так что в этих губерниях, кроме страшного свирепствования большевиков, еще свирепствует голодный тиф, или, как его теперь зовут, "вшивый тиф", люди мрут ежедневно, так что всех объял ужас, и многие бегут в леса и разбегаются в разные стороны от этих колхозов, как от чумы. И так по всей и во всей России".

Чтобы раз и навсегда предотвратить бегство крестьян из колхозов, в стране в 1932 году ввели паспортную систему. Согласно ее правилам, крестьянам паспорта не выдавали, тем самым лишая их свободы передвижения и выбора места жительства. Уехать из колхоза теперь можно было только по делу, на отдых или в гости к родственникам, имея на руках лишь справку, выданную правлением колхоза, в которой указывались место назначения и срок поездки. Таким образом, колхозников прочно закрепили в их деревнях, что, по сути, означало возрождение порядков крепостных времен. Вот только росту государственных запасов это не способствовало. Голодные крестьяне хотели сами есть выращенный ими хлеб, что противоречило линии партии и правительства, и в том же 1932 году был принят известный указ от 7 августа, более известный как закон о колосках, в котором говорилось:

"1. Приравнять по своему значению имущество колхозов и кооперативов (урожай на полях, общественные запасы, скот, кооперативные склады и магазины и т. п.) к имуществу государственному и всемерно усилить охрану этого имущества от расхищения.
2. Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества.
3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по делам о хищении колхозного и кооперативного имущества".

Но никакие репрессии не помогали поднять урожаи, а крестьяне при первом удобном случае пытались бежать в города. Колхозник А. Е. Кирпичников из Сибири в 1937 году писал Калинину и Сталину, пытаясь объяснить, какой вред коллективизация принесла селу:

"В колхозах наблюдается во всем печальная картина, особенно если сравнить с годами НЭПа, т. е. с единоличной жизнью крестьянства с 1925 по 1930 г., когда с появлением всяких сельскохозяйственных машин сельское хозяйство заметно росло и обогащалось. Люди интересовались жить и работать в крестьянстве, и не нужно было никакое начальство (как теперь имеется масса неработающих, как-то: председатели, счетоводы, бригадиры и проч.). Строилась тогда деревня, каждая деревня, хутор, заимка были полны лошадей, скота, птицы, заваливали город всякой сельскохозяйственной продукцией. На рынках для рабочего все было дешево. Действительно, тогда становились все зажиточными, довольными... С 1930 г. коллективизацией все богатство провалили как сквозь землю. Теперь наблюдается в колхозной деревне совсем обратная картина: застыла стройка, особенно собственность колхозников. Только можно на картине увидеть, что, дескать, все строится общее: дома, общежития, бани и проч. Строится ли это в самом деле? Люди работают словно принудительно, большинство уходят из колхозов в город, совершенно не интересуются жить в колхозе, обзаводиться семейной жизнью и терпеть нужду. В такой жизни многие интересуются работать только на себя, т. е. не иметь детей. Уходят люди и на производство: дескать, там порядки лучше. Взять, к примеру, лучшее доказательство: красноармеец, отслуживши срок службы в РККА, очень редко прививается к колхозу, а большинство разузнают, чем в колхозе пахнет, и сматываются на производство в город. Много колхозов, вернее, колхозников живут полуголодными и голодными, оборванными, очень жалко питаются (хлеб да картошка), мяса не видят, так как вырастить лишнюю скотину, прокормить ее очень трудно. Трудно живется колхозникам (рядовым), имеющим по пять-шесть детей. Такое положение наблюдается во множестве колхозов нашей Восточно-Сибирской области".

Практически ту же картину описывал колхозник Н. П. Ветлужский из Кировской области:

"В настоящее время в колхозах осталось, если считать старое население, которое было до колхозов, только 50%. Этот факт характеризуется неохотностью жить в колхозе, и сейчас текущность колхозников из колхозов продолжается — и очень в большом количестве".

Колхозники писали в Москву и о низкой квалификации и пьянстве колхозного и районного руководства. В письме И. Г. Котлова из Горьковской области говорилось:

"Если будет далее такая работа, какая в настоящее время идет, то долго не будут колхозники зажиточные. Еще добавляю, как руководят в колхозах председатели колхозов. Вперед скажу поговорку: если хозяин дома занялся распутством, то и семья вся вразброд пошла. Так и у нас в колхозе занимаются ежедневной пьянкой — и распущенность в колхозе, безучетность, а председатель с/совета и района только посмеются, и все словно так и надо. Пей председатель колхоза и угости председателя с/совета и председателя района, всегда будешь хорош, так говорят председатели колхозов. И верно, в нашем колхозе за пьянку и распущенность в колхозе общее собрание колхозников захотело переизбрать другого председателя колхоза, так тут приехал председатель района Говоров, председатель с/совета Великанов. Не дадим, говорят, сменить председателя, пускай сидит старый, и не дали говорить никому членам колхоза, напротив, загнали всю критику и самокритику".

После массы подобных сигналов, поступавших на протяжении нескольких лет, в 1940 году за их проверку взялась Прокуратура СССР. Выявленная картина могла поразить воображение любого незнакомого с советскими реалиями. Около 70% председателей колхозов до назначения не имели ни малейшего опыта работы на земле. В колхозы направлялись любые не справляющиеся с собственными обязанностями районные работники вплоть до проворовавшихся заведующих магазинами. Прокуратура специально отмечала, что имеется масса случаев, когда председатель, разваливший и разворовавший один колхоз, тут же отправляется руководить другим.

Чтобы справиться с этой проблемой, парторганы стали отправлять на места массу подробнейших инструкций, содержавших сведения о том, что, как и когда следует делать в колхозах — начиная от сева, кончая уборкой по каждой из культур. А для проверки исполнения посылали на каждое мероприятие контролеров, разбиравшихся в сельском хозяйстве еще меньше самых неквалифицированных председателей. А на самих бедолаг председателей, добиваясь выполнения всех планов и установок, давили так, что они кончали жизнь самоубийством. УНКВД Чкаловской области в декабре 1944 года сообщал Берии:

"В Чкаловской области за последнее время имели место два случая самоубийства председателей колхозов на почве затруднений в хлебозаготовках. 15 сентября 1944 года покончил жизнь самоубийством через повешение председатель колхоза "Ударник" Троицкого района Белышев Дмитрий Ксенофонтович, 1899 года рождения, председателем колхоза работает с 1936 года с перерывами... Выездом на место происшествия работников РО НКВД и Райпрокуратуры установлено, что Белышев перед совершением самоубийства свою семью отправил в огород рыть картофель. В отсутствие их он закрыл квартиру на замок, а сам зашел в сарай, залез на перекладину, привязал веревку за стропила, накинул на себя петлю и задушился. При осмотре трупа Белышева в кармане пиджака была обнаружена написанная Белышевым записка следующего содержания: "Погиб от нетерпения сердца, я — Белышев — не предатель родины, но меня предали невольно работники МТС Рожков (директор Ташлинской МТС) и другие. С весны Рожков сказал: "Я тебя загоню в тюрьму". Он стал это делать постепенно, но дело довел до конца. Но моя жертва невинна и честна перед родиной и страной, хлебоотгрузка сорвана по вине МТС. Я — Белышев — бился изо всех сил, но без помощи сделать ничего не мог, а райком слушал Рожкова и не возражал играть колхозом "Ударник". Машины одну за другой угоняют и взамен гробят колхоз. Где имеются масло, свиньи, телята, овцы, пшеница — там машины. Но это неверно, а я не подхалим. Всего не делал, простите за нескромность и помогите моей семье. Прошу всех колхозников: не серчайте на меня. 15.1V-44 г. Белышев". Предварительным расследованием установлено, что 11 сентября 1944 года на бюро райкома ВКП(б) был заслушан отчет предколхоза "Ударник" Белышева о сдаче хлеба государству за вторую пятидневку сентября месяца. Бюро РК ВКП(б) своим постановлением обязало предколхоза Белышева к 15 сентября выполнить пятидневный график сдачи хлеба государству, а 15 сентября доложить на бюро об исполнении. Бюро райкома также предупредило Белышева, что если он не выправит положение со сдачей хлеба государству, то он будет снят с работы, исключен из партии и отдан под суд. Указанное решение бюро райкома ВКП(б) Белышев не выполнил и хлеба государству в третьей пятидневке сентября не сдавал ввиду технических неполадок комбайна и молотилки".

"Поражает какое-то тупое равнодушие"

Еще меньше стало желающих жить и работать в колхозах после войны, в особенности на освобожденных от немцев территориях. Оккупанты распускали колхозы, и после их изгнания колхозники крайне неохотно соглашались вновь заниматься коллективизацией. Политуправление 3-го Белорусского фронта в 1944 году описывало ситуацию в ближнем тылу войск — в Смоленской области — так:

"Колхозница Потапешкина из колхоза им. Ворошилова Мервинского сельсовета Руднянского района заявила: "Зачем обратно создали колхозы, оставили бы так, как было при немцах. И мы бы были сыты, и государству бы хватило, а то работаем, работаем, а получать будет нечего. Часть урожая отдадут государству, а остальное пропьет председатель, а нам покажут фигу за то, что мы работали, как волы, целое лето"... Колхозник колхоза "Путь Ильича" Крюковского сельсовета Красненского района заявил: "Плохо сделали, что стали сеять колхозом, лучше бы дать свободу каждому сеять индивидуально, нашлись бы семена, и давно уже посеяли бы — и посеяли больше, чем сейчас установлено планом"".

В последующие годы колхозники всеми силами уклонялись от работы в колхозах. Снятый с должности в том числе и за развал сельского хозяйства области бывший секретарь Владимирского обкома Г. Н. Пальцев в 1952 году писал Сталину, что обстановка в Московской области ничем не лучше, чем в подведомственном ему прежде регионе:

"В Московской области, как и в других областях, имеются и слабые, отсталые колхозы. Это они, наименее обеспеченные из колхозов, так щедро теряют и разбрасывают свой урожай. Наличие слабых, отсталых колхозов такое же несомненное свидетельство крупнейших упущений и недостатков в руководстве сельским хозяйством со стороны партийных и советских организаций районов и областей. При этом следует заметить, что некоторые руководители областей и районов допускают, мягко выражаясь, "неточность", когда говорят об отсталых колхозах как "отдельных отсталых колхозах" (см. отчетный доклад Н. С. Хрущева на X Московской областной партконференции). Если провести строгую объективную проверку, то она покажет, что отсталые колхозы далеко не отдельные. Люди в таких колхозах живут не столько доходами от использования общих средств производства, сколько за счет личного приусадебного хозяйства, и поэтому отсталый колхоз скорее напоминает не коллективное социалистическое хозяйство, а скопление мелких единоличников, прикрывшихся колхозной крышей. Скот в отсталых колхозах содержится в условиях, находящихся в вопиющем противоречии с элементарными требованиями зоотехники. Зимой скот просто нередко голодает. И вообще-то в отсталых колхозах поражает какое-то тупое равнодушие, с которым колхозники относятся к гибели общественного добра и упадку хозяйства. Колхозники отсталых колхозов прониклись вредной, несвойственной подлинному колхознику психологией. Городские люди убирают общественный урожай, а колхозники в это же время усиленно занимаются уборкой картофеля со своих огородов и на упреки горожан в нерадивом отношении к колхозной работе спокойно отвечают: "Убирайте сами. Нам все равно ничего не достанется. Все пойдет государству и колхозу". Когда же на собраниях и в беседах колхозников начинают убеждать в необходимости выходить на работу в колхоз, более сознательные колхозники выступают так: "Да, граждане, правильно, надо помочь колхозу и московским рабочим убирать урожай"... Из отсталых колхозов молодежь бежит в города, а из деревень, объединяемых такими колхозами, люди нередко целыми хозяйствами переселяются в различные поселки. Недаром вокруг Москвы так быстро растут разного рода поселки. Колхозники, переселившиеся в эти поселки, устраивают молодежь на работу, а сами, получив приусадебный участок, ведут на нем свое садово-огородное хозяйство и животноводство деловито и искусно. Многие деревни Московской области сильно обезлюдели. Например, в колхозе "Красный маяк" Уваровского района осталось на 33 хозяйства только 5 девушек, а из парней, кроме трактористов и двух инвалидов, никого нет в колхозе".

Все проблемы, как водится, пытались решить путем отправки на места огромного количества суровых и обязательных к исполнению инструкций. Однако уже в 1954 году стало очевидно, что происходит пустой бумагооборот. В записке отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК КПСС, направленной Хрущеву, говорилось:

"Некрасовский райком партии, райисполком и районное управление сельского хозяйства Ярославской области за 1953 г. получили 3121 директиву, или в среднем по 10-11 директивных документов в день... При таком обилии директив немыслимо организовать проверку их исполнения. Нельзя умолчать и о том, что при этих условиях руководители районов приучаются работать канцелярско-бюрократическими методами. Районные организации также принимают много решений и направляют их в МТС, колхозы и сельсоветы. Некрасовский райком КПСС, райисполком и районное управление сельского хозяйства (Ярославская область) за 1953 г. выработали и направили в низовые организации 2562 директивы, или по восемь-девять в день".

Считавший себя непревзойденным знатоком сельского хозяйства Хрущев настоял на принятии Президиумом ЦК решения о резком уменьшении потока бумаг. А затем выдвинул множество предложений по улучшению управления сельским хозяйством и повышению урожаев и качества работы колхозов и совхозов. В числе мер, принятых в последний год его правления, было введение надбавок к зарплатам председателей отстающих колхозов и работающих в них специалистов. О председателях в решении 1964 года, в частности, говорилось:

"Учитывая, что отстающие колхозы не смогут обеспечить должной оплаты труда председателей колхозов, установить им денежную доплату за счет государственного бюджета в размере 100-150 рублей в месяц дополнительно к установленной оплате труда в колхозе".

Такие деньги в те времена были очень большими, но добиться с их помощью существенного сдвига так и не удалось. Как не помогли сельскому хозяйству выйти из прорыва и все последующие решения и мероприятия. К концу существования СССР почти повсеместно на селе не осталось ни тех, кто мог бы работать, ни тех, кто мог бы ими руководить.
( Read more... )

менты-убийцы до- и послевоенных времён

Устранить революционный бардак с пальбой ментов по обывателям по любому поводу и без повода прекратить смогли лишь в 1970е - набором мужиков с высшим образованием. Заодно устроили пиар по ТВ "ЗнаТоКами" этого сурьёзного и рассудительного поведения милиции. Более подробно пока не расскажу, как было. Но именно это - как оргмерами переломить ситуацию с гнилой милицией - и должно интересовать милицейское и государственное начальство. Они бы хоть опыт своих предшественников изучили. Но, я подозреваю, что нынешние нургалийцы к этому просто не способны. Для подобных действий нужно выполнение главным милицейским начальством два обязательных условия:
1) иметь свои мозги, достаточно развитые для проведения сложных многолетних оргмероприятий (судя по тому, что делает Нургалиев публично - грозно квакает по громким поводам - он ни к чему такому не способен)
2) иметь идентичность совместимую с нацией (в т.ч. и не устраивать клановщину и кумовщину - что тот же Нургалиев делает, распихивая на высокие должности своих татарских родичей и знакомых)
Так что нынешняя милиция при нынешнем глупом и мафиозном руководстве закономерно скатилась до бардака большевицкой милиции - с ментами беспредельщиками и покрытием любых их безобразий. А их большевицко-мафиозная привычка давать места тупым и злобным инородцам, вроде азеров, чечен, привычка подавлять русских и выгораживать этих инородцев ведёт к ещё более глубокой деградации милиции. Под началом горных абреков уже никакой законности никогда не будет. Абреки туда идут, для личной власти и власти своих кланов, мафий, а никак не для установления общей и равной законности для всех. И когда места в МВД, ФСБ и прочих пожарных охранах займут абреки-студенты из путинского набора - которые уже сейчас отличаются бессмысленным и тупым насилием и остаются безнаказанными. Это десятки тысяч евсюковых - безнаказанность, насилие, власть не по годам, левое оружие - всё это будет актуальным уже через несколько лет. Если их уже сейчас не остановить. Но кто этим будет заниматься?

Ну а теперь о милиции ленинской революционно-погромной и сталинской беспредельной. Серым затушевал объяснения и комментарии.

---

http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1161970
Евгений Жирнов «Милиция была способна идти на преступления» - Журнал «Власть» № 18 (821) от 11.05.2009

После бойни, устроенной майором Евсюковым в московском супермаркете, появились утверждения, что вот раньше-то, при советской власти, ничего подобного не случалось. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов обнаружил в архивах множество документов, доказывающих обратное.

"Сознательные прохвосты и негодяи"

Совсем иной картина стала после революции. Созданные 30 октября 1917 года (по старому стилю) первые красногвардейские милицейские отряды боролись не столько с преступниками, сколько с представителями свергнутых классов и прочими людьми, сочтенными врагами диктатуры пролетариата. Причем в выборе средств первые защитники революционного правопорядка ничем себя не ограничивали.

"12 ноября,— писала петроградская газета "День" о предстоящих выборах в Учредительное собрание,— живописец Михайлов, везший заказанные ему Петроградским торгово-промышленным союзом 8 вывесок с призывом голосовать за партию народной свободы, был остановлен на Троицком мосту группой красногвардейцев. Последние отняли у Михайлова вывески и побросали их в Неву. Михайлов попробовал протестовать, заявив, что он рабочий и что красногвардейцы лишили его заработка, отняв вывески, за которые он денег еще не получил. В ответ красногвардейцы набросились на Михайлова и избили его до полусмерти. Ударом приклада у Михайлова сильно повреждена рука. Кроме того, ему разбили глаз, выбили два зуба и проломили голову".

А избранных в Учредительное собрание оппозиционеров Шингарева и Кокошкина убили при деятельной помощи охранявших их красногвардейцев-милиционеров.

"Еще за два дня до перевода А. И. Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина из Петропавловской крепости в больницу,— сообщали газеты,— первый городской районный совет раб. и солд. деп. был оповещен о том, что ему поручается организовать перевод узников и охрану их. В распоряжении совета имеется отряд красногвардейцев, старшим которых считается некий Куликов. Когда было получено распоряжение 6 января командировать красногвардейцев для перевода А. И. Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина из крепости, то Куликов назначил для этой цели красногвардейцев, прикомандированных из Выборгского района к первому городскому району; в качестве разводящего и старшим был назначен солдат-инструктор главного штаба, красногвардеец Басов... Басов, сопровождавший убитых из Петропавловской крепости в Мариинскую больницу, показал, что он оставил в коридоре караул и отправился в штаб красной гвардии, но на углу Кирочной и Литейного проспекта они встретили группу матросов, которые предложили Басову отправиться с ними пить чай. Басов отправился с этими лицами потом в больницу, откуда в то же время заведующим городским штабом, старшим красногвардейцем Куликовским было приказано увести оставленный ранее караул. Басов зажег керосиновую лампу, стоявшую на столе в швейцарской больницы, и проводил неизвестных лиц, которые с ним пришли, в палаты, где находились А. И. Шингарев и Ф. Ф. Кокошкин. По словам Басова, А. И. Шингарева душил какой-то матрос-эстонец, а остальные в это время в А. И. Шингарева стреляли. Убийцы подарили Басову кожаную тужурку А. И. Шингарева".

Понятно, что в такой обстановке о борьбе с наводнившими Петроград бандитами говорить не приходилось. В 1920 году, например, в городе зафиксировано 5059 краж со взломом, 2880 бандитских налетов, 5396 прочих краж и 112 убийств. В следующем году преступность значительно выросла. Только убийств зарегистрировали 190. А милиция из 590 уличных постов, существовавших до революции, обеспечивала постовыми от силы 40-60.

Как и в царские времена, недостатки в работе и широко распространенное взяточничество объяснялись материальными трудностями. В протоколе выступления начальника Петроградской губернской милиции Серова перед подчиненными в 1921 году говорилось:

"Касаясь материального положения вообще, тов. Серов указывает на срочную необходимость улучшения быта милиционера, т. к. при существующих условиях пайка, обмундирования и жилища милиционер трудовой семьи, даже честный и стойкий, стоя на посту и исполняя свои служебные обязанности, ежечасно подвергается опасности соблазна и изыскания второстепенных способов существования, что наблюдается очень часто, это недопустимо".

В качестве основного средства борьбы с недостатками, кроме действительно необходимого подъема уровня жизни милиционеров, решили провести чистку милицейских рядов от засоряющих их элементов. В стенограмме другого выступления Серова записано:

"Тов. Серов говорит, что состав милиции не совсем соответствует своим задачам, есть % честных беспартийных товарищей и % идейных товарищей коммунистов, это 1-я группа, которая является ударной, 2-я группа — сознательные прохвосты и негодяи, которые скрываются в милиции, и 3-я группа — слабая, забитая, никуда не могущая уйти из ее рядов по разным причинам. Вот каков состав Красной милиции, блюстительницы порядка и народного спокойствия".

И далее:

"Таким образом, милиция была и разута, и раздета, и плюс ко всему голодна, способна идти на преступления. Вот общее состояние милиции до сего времени, а теперь перейдем к созданию нового аппарата, к чему уже приступлено, согласно приказа милиции Республики и постановления ВЦИК о переутомленности работников и замене их новыми".

В результате преобразований численность милиции сократили почти вдвое, смогли увеличить пайки и даже более или менее сносно одеть. Вот только на качестве защиты граждан это почти не сказалось. Начальник питерского угрозыска Беляков на общегубернской конференции милиции в 1922 году сетовал:

"Опытных работников очень мало осталось. В центре Уголовного Розыска имеется всего 10 человек прежних работников-агентов, и не самой высокой марки, но все они являются просто чиновниками и своей, так сказать, инициативы не проявляют и организационного опыта не дают и вообще не дают того, что им предписывается. Эта публика чрезвычайно тупая и без всякого проявления инициативы".

Не удалось решить и еще одну важную проблему. Во время Гражданской войны у красногвардейцев-милиционеров для нужд фронта забрали все более или менее новое оружие и вооружили их старыми и крайне изношенными винтовками системы Бердана. Милиционеры жаловались, что на холоде в них невозможно вставить патрон и выстрелить. Но после долгих просьб милиция получила немецкие револьверы, к которым не прилагались патроны, и совет — покупать боеприпасы на рынке, где продавалось абсолютно все. Ну а поскольку денег на эту операцию советская казна не выделяла, их добывали путем ограбления граждан и получения взяток от частных торговцев. Петроградские власти, к примеру, сетовали, что никаким образом не удается победить запрещенную торговлю с рук на улице. Милицейское начальство не раз предписывало подчиненным очистить улицы от частных продавцов, но милиционеры раз за разом ничего не предпринимали.

По всей стране наблюдалась абсолютно та же картина. На Дальнем Востоке милиционеры жили, облагая данью контрабандистов и китайцев, владевших опиекурильнями, а в сельской глубинке милиция крышевала самогонщиков, получая свою долю натурой. Повальное пьянство, в свою очередь, вызывало желание покуражиться над подотчетным населением, и в сводках происшествий регулярно сообщается о том, что пьяный начальник милиции изнасиловал пришедшую с заявлением гражданку или избил крестьянина, не пожелавшего поделиться самогоном. При этом упоминания об убийстве милиционерами ни в чем не повинных граждан в сводках 1920-1930-х годов встречались крайне редко, скорее как исключения. Дело, по всей видимости, заключалось в том, что любого застреленного спьяну гражданина страны одним росчерком милицейского пера можно было превратить в контрреволюционера, кулака, пособника банд и т. д. и оформить как убитого при задержании. А в крайнем случае затянуть следствие на долгие месяцы, чтобы о преступлении успели забыть. Ведь всерьез проверять такие случаи начали только после окончания Великой Отечественной войны.

"Поставил его на колени и расстрелял"

Что стало причиной столь пристального внимания партии и правительства к преступлениям милиционеров, можно только предполагать. После войны началось закручивание гаек, чтобы заставить народ-победитель вернуться в прежнее, очерченное вождем русло жизни, и от успеха наведения порядка в самом близком к населению правоохранительном органе — милиции — зависел успех всей кампании. Не последнюю роль сыграло и соперничество руководителей карательных служб, боровшихся за внимание и благоволение Сталина. Так что все чрезвычайные происшествия в милиции стали расследоваться с особым пристрастием. А попытки скрыть их довольно жестко пресекались.

Так, в 1945 году Прокуратура СССР вмешалась в дело бывшего начальника Золочевского райотдела НКВД УССР Михайлова и обеспечила доведение его до приговора военного трибунала.

"23 февраля 1945 г.,— говорилось в справке по делу,— группа работников райотдела и бойцов истребительного батальона прибыла в с. Хельцецы для ликвидации банды. Как показывают работники райотдела Грушевой, Хмелевой, Сливинский и Линев, еще до начала операции Михайлов забежал в дом допризывника Сюрко, который никакого отношения к банде не имел, вывел его во двор и расстрелял из автомата. Во время операции работник райотдела Линев задержал мужчину и под охраной милиционера Грушевого отправил его в штаб. Когда об этом узнал Михайлов, он, не спрашивая фамилии задержанного, лично его расстрелял. По приказанию Михайлова была также расстреляна Романова, а труп ее брошен в огонь. Во время перестрелки с бандитами по указанию Михайлова был подожжен хутор, в котором сгорело несколько домов семей военнослужащих".

Однако несмотря на все усилия руководства МВД и прокуратуры, милицейские убийства ни в чем не повинных граждан происходили вновь и вновь. К примеру, в докладе "О политико-моральном состоянии, служебной дисциплине и партийно-политической работе в органах милиции" за первый квартал 1948 года говорилось:

"Уч. уполномоченный В. Дворской волости, Тракайского уездного отдела МВД Литовской ССР Шестаков 10 марта 1948 г. в нетрезвом состоянии зашел к гр-ну Симанович, дер. Чижуны, и предложил ему запрячь лошадь для поездки за женой Шестакова в мест. Семилишки. Пока гр-н Симанович запрягал лошадь, Шестаков вывел старшего сына Симановича во двор, поставил его на колени и расстрелял.

В марте 1948 г. уч. уполномоченный Хыровского РОВД, Дрогобычской области, Украинской ССР Цибанов, будучи в нетрезвом состоянии, зашел в квартиру бригадира железнодорожных путей ст. Хыров гр-ну Ковальчуку. Проверив паспорта членов семьи, Цибанов стал вымогать деньги, но т. к. денег у них не оказалось, он подверг избиению гр-на Ковальчука и его жену, а затем обнажил оружие и произвел выстрел, которым нанес ранение в голову Ковальчуку. После совершения преступления Цибанов снял с руки раненого часы и присвоил их.

17 апреля 1948 г. ответственный дежурный 2-го отделения милиции г. Вильнюс Озур напился пьяным и в помещении отделения изнасиловал задержанную для проверки личности гр-ку Качинскую.

Многие начальники, политработники и секретари партийных организаций органов милиции недооценивают всей опасности и вредности последствий нарушения законности, несвоевременно реагируют на жалобы трудящихся и протесты прокуратуры, смягчают вину работников милиции, нередко берут их под защиту, оставляя безнаказанными".

В ходе расследования милицейских преступлений выявлялись поразительные детали. Так, в 1951 году в Киеве некий гражданин Слободян избил тестя милиционера Строенко. Тот не мудрствуя лукаво договорился с коллегой убить обидчика. А чтобы не стрелять из собственного табельного оружия, договорился с хранителем оружейной комнаты старшиной Черняком, чтобы тот дал ему какой-либо другой ствол. И как оказалось, для дел подобного рода в отделении милиции хранилось 12 неучтенных револьверов.

После каждого подобного случая наказывались не только виновные, но и их непосредственные начальники, подписывались грозные приказы, а милицейское начальство писало в ЦК и правительство доклады о необходимости улучшения материального положения работников милиции, поскольку бытовые проблемы приводят их в нездоровое психическое состояние. А также просили партию и правительство оказать помощь в укреплении милицейских рядов надежными кадрами. По зову партии и комсомола в милицию отправляли сотни и тысячи людей. Однако в результате никакого снижения милицейской преступности не происходило. В 1953 году в очередном докладе о политико-моральном состоянии работников милиции говорилось:

"18 марта с. г. старший оперуполномоченный Нарынколского райотделения милиции Алма-Атинской области Оразалиев Н., возвращаясь из командировки в пьяном состоянии, встретил две остановившиеся машины и сидевших недалеко от них шоферов с двумя работниками. Сидевшие граждане пригласили его закусить вместе с ними. В ответ Оразалиев обозвал их свиньями, а потом открыл стрельбу из пистолета. В результате были убиты шофер Коваленко, старший бухгалтер Попова и тяжело ранен шофер Песнюк.

Работники 2-го отделения милиции г. Ферганы, Узбекской ССР Кучкарев и Маринов 28 апреля с. г. задержали гражданина Киркина за учиненную им ссору. В силу отказа Киркина идти в отделение Кучкарев и Маринов применили силу: волоком тащили Киркина по земле, вывертывали руки. В помещении отделения милиции милиционер Маринов нанес Киркину несколько ударов ногой в область живота и грудь, в результате чего Киркин умер.

1 мая с. г. оперуполномоченный Торчинского райотдела милиции Волынской области Коваленко и милиционер Яцков выехали на оперативное задание. Машина, на которой ехали Коваленко и Яцков, застряла в грязи. За отказ помочь вытащить машину Коваленко выстрелом из пистолета убил колхозника Кордаш".

Как свидетельствуют документы, милиционеры направляли оружие не только на сограждан, но и на самих себя. Так, в первом полугодии 1954 года только в Москве зафиксировали 12 самоубийств и попыток самоубийств милиционеров, как говорилось в справке МВД, "на почве морально-бытовой распущенности, семейных неурядиц и, как правило, в нетрезвом состоянии".

Все это можно было бы счесть тенденциозным подбором очерняющих защитников правопорядка фактов. Но вот последовательная выборка милицейских преступлений за январь 1954 года, взятых из спецсообщений Главного управления милиции руководству МВД СССР.

01.01.1954. В Молодеченской области милиционер Плотников, охранявший отделение Госбанка, открыл огонь по коллегам-милиционерам и инкассаторам. Двое убитых, один тяжело ранен.
11.01.1954. В Сталинской области пьяный милиционер Ясинецкий, выстрелив из пистолета, тяжело ранил незнакомую ему женщину, мать четверых детей.
19.01.1954. В Москве инспектор РУД, как тогда именовалась ГАИ, младший лейтенант милиции Фокин с родственником избили и ограбили прохожего.
24.01.1954. Во Владивостоке участковый уполномоченный старший лейтенант милиции Монаков после пьянки двумя выстрелами убил поссорившегося с ним собутыльника.
28.01.1954. В Куйбышевской области лейтенанты милиции Чаркин и Селев после распития спиртного взялись за оружие, в результате чего убита теща Чаркина.
31.01.1954. В городе Ташаузе паспортист младший лейтенант милиции Халыев убил трех и тяжело ранил двух женщин — родственниц и соседок бывшей жены.

С позорящими советскую милицию явлениями снова боролись, но число милицейских преступлений не снижалось, а среди стандартной стрельбы в себя и других встречалось, например, растление маленьких девочек инспектором детской комнаты милиции в Баку.

Время от времени терпение высшего руководства страны заканчивалось, и партия принимала суровые решения о борьбе с нарушениями законности в милиции, как это, например, случилось в январе 1958 года. Уже 2 июня МВД доложило в ЦК КПСС, что в соответствии с январскими решениями милицейские ряды пополнили 5 тыс. новых работников, главным образом коммунистов. А несколько дней спустя произошло очередное ЧП, случившееся с милиционером, пришедшим в МВД по комсомольской путевке для укрепления милицейских рядов, о котором пришлось доложить в ЦК:

"Участковый уполномоченный отдела милиции Ленинского райисполкома (Московская область) младший лейтенант милиции Барабанов В. П. в 18 часов 8 июня пришел со службы к себе домой, где в это время на кухне находились его жена и теща Серкина П. П.,1915 года рождения, домашняя хозяйка. Обнажив оружие, он произвел выстрел в тещу, которым нанес ранение ей и находившемуся у нее на руках сыну (в возрасте одного года) сестры своей жены. После этого Барабанов произвел шесть выстрелов в жену, при этом одним из них ранил в ногу своего семимесячного сына, спавшего у нее на коленях. Затем он выбежал на улицу, перезарядил пистолет и двумя выстрелами покончил жизнь самоубийством. Барабанова А. Ф. в пути следования в больницу умерла; Серкина и двое мальчиков находятся на излечении".

Всю бессмысленность разговоров о смене кадров для улучшения работы милиции понимали все участники процесса. Но сколько бы жизней ни отнимало очередное милицейское убийство, ни один из подобных случаев не стал причиной отставки министра внутренних дел. Однако как только расклад сил в Политбюро складывался так, что министра договаривались сменить, ему тут же припоминали все совершенные его подчиненными преступления. Контраргументов, кроме извечных разговоров о материальной необеспеченности милиции, как правило, не находилось.
( Read more... )